Вопреки нравам двора, Людовик подчеркивал свою скромность. Прежде всего в одежде. Он предпочитал различные оттенки неяркого коричневого цвета. Иногда вся отделка — одна золотая пуговица. Носил суконный или атласный камзол. Драгоценностями были украшены только пряжки башмаков, подвязки и шляпа с испанскими кружевами и белым пером. По торжественным случаям, например на свадьбы, Людовик XIV надевал под кафтан длинную голубую орденскую ленту с драгоценными камнями стоимостью 8—10 миллионов ливров.
До переезда в Версаль король жил чаще всего в Париже. Город в те времена был грязным, с непереносимыми запахами. Летом людей одолевала черная пыль. Вдоль улиц текли зловонные ручьи. Повозки и кареты создавали в столице пробки. Бродяги и нищие составляли до 7 процентов населения. Днем и ночью «работали» воры и убийцы.
Непривлекательным был и Лувр. Эта старая крепость Филиппа Августа и Карла V, от которой сохранились две башни и толстые стены, представляла собой беспорядочное скопление зданий, в значительной части ветхих или недостроенных, безвкусно расположенных. Двор Лувра был завален мусором; на месте колоннады находилась грязная улочка, спускавшаяся к Сене. По берегу реки большая галерея соединяла Лувр с Тюильри. Внутри обоих зданий имелось несколько красивых помещений, но и они были темными, неудобными.
Постоянного местопребывания длительное время у Людовика не было. Король и его двор часто разъезжали. Обозы растягивались на километры. С собой везли мебель, ковры, белье, посуду. В 1670 году, например, придворные побывали даже во дворце Шамбор, одном из шедевров эпохи Ренессанса, расположенном в 165 километрах от Парижа 17. Но предпочитал Его Величество дворец в Сен-Жермен-ан-Ле. Время от времени он жил и работал в Венсене, Фонтенбло, Лувре, Тюильри.
Страсть к славе и к увековечиванию своей персоны была у Людовика XIV всепоглощающей, В июне 1662 года он выбрал эмблемой солнце. Свое величие король хотел выразить в монументальной архитектуре. На протяжении полувека был создан архитектурный ансамбль — Версальский дворец — одно из бессмертных чудес французской и мировой культуры. Дворец грандиозен по своим размерам: 1252 комнаты с каминами и 600 комнат без каминов. В приемных залах могли разместиться от 4 до 5 тысяч человек одновременно 18. Строительство потребовало огромных расходов (60 миллионов ливров) и привлечения ежедневно целой армии рабочих — до 22 тысяч человек (плюс 6 тыс. лошадей).
Король и двор переехали в недостроенный дворец в 1682 году. В покоях еще не просохла позолота. В знаменитой версальской галерее не был настлан пол. Придворные жили среди каменщиков и художников. Король никого от себя не отпускал — ни друзей, ни врагов. Так было спокойнее. Волнения и тревоги времен Фронды не исчезли из его памяти.
Обстановка в Версале была напряженной. Странным образом сочетались труд министров и азартные игры, набожность и распутство, роскошь и грязь. Коридоры и лестницы регулярно приходилось убирать. Бонтан, верный лакей Людовика XIV, возглавлял очистку помещений не только от нечистот, но и от воров, мошенников. Наследника престола — дофина — обворовывали дважды. Герцогиню Бургундскую воры не пощадили в день свадьбы.
Здесь, в Версале, 300 лет назад свершался культ короля-полубога. И творили его прежде всего придворные. Если королевский этикет до Людовика XIV отличался простотой, то при новом властителе все изменилось. Король словно перестал быть земным существом. Приблизиться и тем более обратиться к нему стало делом трудным, часто просто невозможным. Дворец превратился в святилище, место божественной литургии. Опьяненный собственным величием и необузданной гордыней, Людовик XIV каждое мгновение своей жизни соизмерял со сложнейшим церемониалом. В его осуществлении особое положение занимали фавориты. Это маркиз Данжо, который в течение многих лет ежедневно описывал в своем дневнике события, происходившие при дворе. Герцог Ларошфуко, «управляющий» королевским гардеробом, за 40 лет службы только 16 раз не был свидетелем пробуждения монарха.
Преданность верноподданных иногда принимала болезненные формы. Современники рассказывают такую невероятную историю. Герцог Лафайяд купил в церкви Пети-Пер склеп с целью прорыть подземный ход к основанию памятника Людовику XIV, сооруженного, кстати, на средства того же аристократа. Зачем? Герцог хотел, чтобы его похоронили «под королевскими ножками» 19. Фанатиков-самоубийц было, разумеется, немного.
Весь придворный этикет пронизывала вера в божественную исключительность монарха. Как подавали, например, говядину Его Величеству? Процессию возглавляли два гвардейца. За ними шли придворные. Они несли блюдо с мясом. Замыкали шествие еще два гвардейца. «Грубо ошибаются те, которые воображают, что это простая церемония. Народы, над которыми мы царствуем, не умея проникнуть в суть дела, судят обыкновенно, по внешности, и большей частью соразмеряют свои уважение и послушание с местом и рангом... Нельзя, не нанося вреда государственному телу, лишить его главу мельчайших признаков его превосходства, отличающего его от других членов» 20. Чьи это слова? Самого Людовика XIV. Относились они к французской монархии, но объективно раскрывали суть любого церемониала, неизбежно порождаемого культом личности. Это путь к обожествлению вознесшегося над народом правителя. Каждый жест короля, каждый его шаг был регламентирован. Он жил по жесточайшему расписанию. «Жизнь — спектакль, бесконечно повторяемый по часам, дням, сезонам» 21. Меткая оценка историка Мишеля де Грес.