Эти оценки, несомненно, грешат преувеличением. Лувуа не удалось устранить Кольбера. Естественно, что двум таким лидерам, каждый из которых претендовал на первое место во французской администрации, трудно было найти общий язык. Это были соперники во всем, открыто ненавидевшие друг друга. Каждый стоял во главе семейного клана. У каждого были свои друзья и свои враги. Но в борьбе за влияние, власть и деньги нетерпеливый Лувуа значительно чаще, чем Кольбер, допускал деловые и психологические просчеты.
У семейства Кольбера и его сторонников государственный секретарь по военным делам не вызывал симпатий. Начнем с того, что всех, кто имел дело с Лувуа, отталкивал его внешний облик. Это был грузный человек с широким, полным, всегда красным лицом, которое отнюдь не украшал тяжелый двойной подбородок. Суровый взгляд пугал и настораживал. Министра отличали грубость и резкость с подчиненными. Он был жесток, любые средства использовал для достижения своих целей: незаконные поборы, попрание религиозных чувств, грабительские контрибуции, пожары и насилия в захваченных французскими войсками городах и районах. На совести Лувуа — грабежи в Голландии в 1672—1673 годах, разрушение немецких городов в 1689 году, пожар в Льеже в 1691 году. Сам себя государственный секретарь считал сторонником «крайних мер» 3.
Дадим слово Сен-Симону. Он считал Лувуа «всемогущим» и вместе с тем противоречивым. Для одних он являлся «самым надежным, самым пылким другом», для других — «самым опасным врагом, с которым особенно трудно было достигнуть примирения» 4. Окончательный приговор Сен-Симона суров: министр «стал несчастьем для своей родины». И прозорливый герцог, оставивший нам столь богатое эпистолярное наследство, заключает: «Итак, честолюбию Лувуа Франция обязана своими непрерывными войнами, своей плачевной репутацией в вопросах веры договорам, потерей флота и торговли, начавших столь успешно развиваться, чудовищной численностью войск, опустошивших Европу, которая, чтобы не быть затопленной, оказалась вынужденной подражать французскому примеру и объединиться — организованно и на длительный срок — против Франции» 5.
Может быть, оценка Сен-Симона даже слишком сурова. Ведь Лувуа, как другие государственные секретари, обладая огромной властью, оставался исполнителем воли Людовика XIV. Но фактически министр нередко навязывал королю важнейшие политические и военные решения. Поэтому будем справедливы и разделим пополам их историческую ответственность.
Какой бы ни была суровой критика современников в адрес Лувуа, она не умаляет его административных талантов и поистине «кольберовского» трудолюбия. Тот же Сен-Симон называл Лувуа «в своем роде самым великим человеком среди всех известных на протяжении многих веков» 6. Он был неутомим в работе: писал и диктовал до 70 писем в день, лично готовил планы боевых кампаний, часто даже не согласовывая их с командующими армиями, вел с ними огромную переписку, утверждал иногда даже отдельные перемещения войск, решал конкретные вопросы их снабжения и размещения.
Академик Камил Руссе посвятил жизни и деятельности Лувуа трехтомное исследование, рассказывающее «о его великих делах и совершенных им крупных ошибках» 7. Ученый тщательно изучил рукописное наследие военного министра. Оно колоссально. За тридцатилетие — с 1661 по 1691 год — его письма составили 900 томов.
Перемены в военном деле, связанные с именем Лувуа, огромны. Для их осуществления честолюбивому государственному секретарю прежде всего было необходимо сосредоточить власть в армии в своих руках. Решение этой задачи требовало дипломатического искусства, и немалого. Для начала надо было отодвинуть на задний план маршала Анри Тюренна, прославившегося победами в Италии, Германии, нанесшего поражение Конде в период Фронды. Именно Тюренн готовил планы военных кампаний и руководил войсками. С целью ослабить позиции маршала в армии Лувуа уговаривал короля подписывать боевые приказы, написанные вдали от поля боя, в тиши дворцов чиновниками военного ведомства. Вместе с тем государственный секретарь сохранил за собой право информировать Людовика о донесениях генералов, а затем сам направлял им бумаги. В итоге личная власть Лувуа усилилась. Однако он нередко использовал ее во вред военно-стратегическим интересам Франции.
Именно Лувуа, доведя централизацию в военном деле до абсурда, управлял войсками и их операциями из своего кабинета. Порочный метод, привившийся, как известно, не только во Франции. Далеки от идеала были и его принципы подбора офицерских кадров. Государственный секретарь избегал инициативных, беспокойных людей и предпочитал услужливых, льстивых, обладающих одним лишь достоинством — умением покорно внимать военному министру — человеку «высокомерному, резкому, грубому в манерах» 8.
Используя свое положение, Лувуа показывал личную власть даже самым именитым потомственным дворянам. Вначале «по мелочам». Так, к герцогам по традиции обра-щались «монсеньор» (как и к принцам, кардиналам, даже к наследнику престола). Государственный секретарь свои письма к герцогам начинал обращением «месье» (просто господин). Зная решительность Лувуа, аристократы его побаивались и в борьбу с ним не вступали. Примеру Лувуа последовали Кольбер, а затем и другие государственные секретари. Престижу герцогов был нанесен удар 9.
Власть военного министра усилилась после упразднения должности генерал-полковника пехоты — самого высокопоставленного командира в войсках, после того как в 1627 году Ришелье ликвидировал пост коннетабля — главнокомандующего армией. Генерал-полковнику в каждом полку принадлежала первая рота. Другие высшие военные посты (командующий кавалерией, командующий артиллерией) сохранились. Командующий артиллерией занимал в вооруженных силах Франции особое положение. Он входил в число высших должностных лиц королевства — офицеров короны — наряду с канцлером, маршалами и имел особые права: мог, например, в крепости или городе, подвергшихся артиллерийской атаке, конфисковать все предметы из меди и железа — от колоколов до домашней утвари.